Пожалуйста, прошу вас, please, vänligen - если у вас хорошее и радостное настроение - НЕ ЧИТАЙТЕ это! Если вы чувствительны к опечаткам - не читайте тоже - я писал это в порыве в 4 утра Т_Т
Холодный свет назойливо пробирался в окно сквозь истончившиеся за много лет занавески. Откуда они у него? Курт и не помнил. Может быть, остались от Инги после того, как та собрала немногочисленные вещи и тихо закрыла за собой дверь, словно в пику устроенному Валландером накануне их последнему скандалу, не желая отбрасывать свою политику молчаливого спокойствия до последнего. А может быть, подсобила когда-то Линда, которой было совсем неуютно спать в спальне отца с незанавешенным окном. Впрочем, вполне вероятно, что он сам их купил и напрочь позабыл об этом - с годами его память касательно всего, что не относится к очередному делу Истадской полиции, начала нет-нет да и давать сбои. читать дальшеЕго отвлеченные, парящие в невесомости в уже по-осеннему холодного утра мысли прервал силуэт, заслонив его еще не открытые глаза от света. Конечно же, то, что это был силуэт, он узнал, только подняв непривычно не тяжелые веки, и тут же замер, словно фотограф "Дискавери", дождавшийся дикую "жертву" фотосета. Магнус сидел на кровати, уставившись в тот жалкий клочок окна, который не был прикрыт занавесками, босыми ступнями легко опираясь на наверняка холодный пол. Неприветливый осенний свет путался в его примятых со сна, но все равно торчащих в разные стороны кудрявых волосах, не тревожа глаз проснувшегося Курта. Голая спина Мартинссона была расслаблена, неестественно и тревожно, не так, как могла бы быть у человека, вставшего ни свет ни заря в выходной и смотрящего бесцельно в окно, в котором с кровати ничего не видно, кроме верхушек деревьев да отдельных облаков на сплошь пасмурном небе. Валландер моргнул несколько раз, окончательно сбрасывая с себя оковы сна и дурацкую мысль о том, что что-то не так. Ведь как может что-то быть не так, когда наконец-то "правильно" в его жизни длится хоть сколько-нибудь ощутимый срок? Должна же быть в этом мире хоть капля справедливости для старой - матерой, поправил себя Курт - ищейки? Словно пытаясь самому себе доказать, что все-таки есть, он проводит тыльной стороной ладони по выступающему под кожей позвоночнику Магнуса, ощущая одновременно тепло и прохладу кожи.
- Доброе утро, - он улыбается совершенно бессознательно, но чувствует, как собственная улыбка блекнет. Мартинссон поворачивается к нему в профиль, и из-за света за ним почти не видно деталей, кроме того, что Магнус явно не улыбается ему в ответ и глаза у него пустые, как окно, в которое он смотрел секунду назад (и, может быть, такие же пустые, как то, что он там видел). Курт снова чувствует напряжение, давившее его с завидной периодичностью уже так много лет, и тело автоматически реагирует, превращаясь в жесткую пружину, заставляя его почти резко сесть в постели.
- Курт, нам нужно поговорить...
"Я не хочу, чтобы этот разговор происходил, ни сейчас, ни вообще никогда," - явно читается в отнюдь не пустых, как сначала показалось Курту, глазах Магнуса, но, видимо, в нем нет места "хочу" и "не хочу" - есть лишь суровая неотвратимость утеса, который - Валландер уже предвкушает - потопит жалкий баркас его, Курта, счастья. В холодном-холодном, молчаливом море, где паромы ходят раз в сотню лет, а навигационные карты выбросили за ненужностью. Валландер сглатывает, но кивает, бессознательно делая вялый жест рукой Мартинссону продолжать.
- Я запрашивал повышение, я говорил тебе - по твоему настоянию, - Курт кивает. - Вчера прислали ответ.
На миг Валландера охватывает облегчение.
- Магнус, - он кладет ладонь на плечо младшего инспектора, как он сам надеется, ободряюще, - ты же сам понимаешь, что сейчас с финансированием беда - они и младших-то сотрудников не могут обеспечивать... - он замер на половине сказанного, увидев, как нахмурился Мартинссон.
- Мне дали повышение, Курт. В Вестеросе. За Стокгольмом, - если бы не дурацкое уточнение, Курт бы и не подумал, что Мартинссон действительно сильно нервничает. - Я согласился.
Слова радужно разрисованными камнями падают на душу, словно обвал, не удержанный трудолюбивым Сизифом. Но Курту тяжело не от того, что Мартинссон, как и все до него - как его дочь, как жена - сбегает в неведомый Вестерос наводить там порядок и предавать правосудию местных маньяков, а также раздражать какого-нибудь другого старшего инспектора. Ему тяжело - нет, не так - больше всего пугает его в этой ситуации то, что он не посмеет его остановить. Даже если наберется решимости, даже если небосвод завертится в другую сторону - не посмеет, потому что это неправильно. Он может поспорить с чужими "неправильно", но никогда - со своим. А может быть он просто не может позволить себе поставить собственное счастье против счастья других, и ему проще уйти с дороги в надежде, что он испарится, не оставит следа в чужой жизни. Он не верит, что умеет оставлять следы так же, как делают это бесчисленные преступники, идущие против закона и самой жизни.
- Ого, как далеко забрался... - после продолжительной паузы звучит неловко, и вымученная улыбка саднит рот. - Поздравляю! Будешь теперь тоже орать на нерасторопных стажеров, когда будешь не в духе, - поцелуй и объятья получаются сухими, как и короткая ухмылка Мартинссона.
- Для этого не обязательно становится старшим инспектором, знаешь ли...
- Когда?
- Где-то через месяц - нужно закончить все дела здесь, - преувеличенно бодро Магнус выскочил из уже остывающей постели и направился в сторону кухни. - Я сделаю тебе кофе.
- Да-да...
Курт смотрел с кровати, как пролетают за окном рваные облака на фоне мельхиорового варева, заменившего небо - пока единственный признак зимы, подбирающейся к Сконе небольшими, но уверенными шагами длинною в день. В этот год он снова будет первым, до кого она доберется.
Т___Т
Веселое!UPD:
Для тех, кто хотел хороший конец плохой осени х)Месяц прошел в тяжком ожидании заморозок. Курту казалось, что в этот раз он замерз еще до того, как подули первые, по-настоящему злые ветры, потому что в этот месяц ничто не доставляло радости или удовольствия, ни одна из тех мелочей и не очень, к которым он снова за долгое время обрел вкус. От этого только мучительнее было улыбаться утром и вечером, и даже раздражение стыло в крови, так и не добираясь до языка и связок, чтобы в очередной раз "подбодрить" проволочкой сонных, как мухи, подчиненных, отчаянно пытающихся адаптироваться к умирающему сутки за сутками дню и набирающей силу ночи. Впрочем, отчаянье охватило не только полицейскую станцию. Курт ощущал его буквально во всем, находясь рядом с Мартинссоном: будто они оба негласно решили, что близится конец света, но договорились не говорить об этом, а просто проживать последние дни на Земле, беря все, что возможно, но все было приправлено горечью невозможности что-либо изменить.
Накоец, дела были завершены (как Валландер по-детски не старался найти еще бумажку-две незаполненных документов для чуть ли не роботизировавшегося Магнуса), а квартира в Вестеросе уже ждала своего нового хозяина, готовая гостеприимно принять всю его жизнь в коробках и чемоданах. Курт так и не смог достойно подготовится к этому моменту и в итоге просто сдался. Слов, чтобы вернуть все назад не было, а в глазах Мартинссона не было ни малейшей подсказки, какими они могут быть - он, наверное, и сам не знал. Весь этот месяц Валландер по-глупому боятся расспрашивать младшего инспектора о его душевных переживаниях, а теперь уже было поздно. Они, кажется, договорились созваниваться и в скором времени встретиться, рассказать друг другу... что-нибудь, что будет достойно рассказа, наверное. Курт не знал.
Мартинссон сразу забрал все свои вещи, вероятно, чтбы не возвращаться мучительно еще раз - Курт не мог его в этом упрекать. Но черт побери, делал это! В течение недели он перешел от "бездушного мальчишки" к себе, а на ее исходе - упреки вовсе кончились. Где-то внутри него остался вакуум, в котором плавали два пузыря, полные жизни и кислорода: один - вмещал себя все, чем был Валландер-полицейский, мрачное, но все-таки хоть сколько-то живое, а второй - все, чем был в последнее время Валландер-человек, да сверх того - сброшенный звонившим вызов на мобильный из Вестероса. Перезванивать Курт не стал. Ему о многом нужно было подумать, пока оба пузыря сталкивались между собой, словно пытаясь установить главенство над мыслями Валландера, а может просто наперебой пытались доказать ему, что он ошибся. Он не мог определить, пока на исходе октября оба не порвались, проткнутые уже затупившимися мыслями, направленными дланью тоски, заполнив его кислородом, какой-то новой жизнью, о которой он даже не подозревал, пока случайно не обнаружил ее в собственном кабинете, как утерянную нить следствия, из-за которой распутился весь ковер. Офисный стул жалобно скрипнул несмазанной ножкой, медленно, по инерции поворачиваясь - человека в нем уже не было, и возможно этого человека не будет в нем уже никогда.
Оставалось всего несколько дней до Дня Всех Святых. Вестерос предвкушал веселые молодежные и детские гулянья, а полиция Вестероса предвкушала самую тяжелую осеннюю ночку - все шло своим чередом, и Магнус уже даже успел привыкнуть к немного нервоному, чуть более быстрому, чем истадский, ритму этого города, хотя и пока не мог смирится с отсутствием морского побережья и порта - он уже давно оставил детские мечты стать моряком да и холодные ветры с залива не особенно жаловал, но только лишившись этого он понял, насколько особенную создавало это в Истаде. Он грустно улыбнулся своему отражению в темном окне, сжимая в руке телефонную трубку. Однажды он даже набрал номер и даже мужественно прождал два гудка, прежде чем сбросить. Его желание повторить попытку прервал звонок в дверь. Поприветствовать гостя Магнус так и не смог, хотя отчаянноо попытался разыскать среди всех своих эмоций хотя бы одно слово.
- Ты знаешь... Я не посмел тебя остановить тогда, потому что знал, что не могу, - у Курта было совершенно не читаемое выражение лица, будто он рассуждал сам с собой. - А чтобы понять, что могу просто последовать за тобой, а не наоборот, понадобилось достаточно много времени.
Входная дверь тихо закрылась , но любой, кто проходил бы мимо на свой этаж, мог бы услышать легкий отчетливый глухой звук характерного удара чьей-то спины об нее изнутри.